хорошие стихи...разных авторов.......

[Аня*_*]

Надо смело о счастье мечтать!
В мыслях скрыта огромная сила,
Как задумки свои воплощать.
Пусть теория будет красива.

Счастье любит бесстрашных людей,
Кто преград никаких не боится,
Генераторов свежих идей,
Как поймать журавля и синицу…

Мы в мечтах проявляем себя:
В них препятствия станут условны.
Нелегко разорваться цепям,
Но порвём, если будем упорны!

Труд усердный поможет дойти
До намеченной ранее цели,
Не свернуть, не упасть по пути,
А добиться всего, что хотели.

«Победили!» – мы сможем сказать.
Хоть непросто местами нам было
При ударах судьбы устоять,
Даже крышу от боли сносило.

Только если держаться мечты,
То с улыбкой проходишь сквозь беды.
Жизнь тогда наполняют цветы,
Украшая собою победы!

Юлия Зельвинская

[_pmml_]

❤️❤️❤️
Лист блокнотный в белом конверте..
Откроете, там- зола..
Если он скажет, что дрянь я, верьте.
Я его предала.

Если расскажет тысячу сказок
О том, как душа моя
Пуста и жестока. Поверьте сразу.
Не он предавал. Я.

И обнимите его покрепче..
Соврите ему о том,
Что жизнь-бумеранг, ну а время лечит,
И окрыляет потом..

Что виноватый - всегда виновен,
А пострадавший чист..
Пусть он забудет. Пускай не помнит,
Кто был кем. Кто был чьих.

Знаете.. Верьте ему. Жалейте.
И не жалейте похвал.
Пусть он узнает Вас летом этим,
Как меня не узнал

За три прошедших, погасших лета,
За зим пережитых пять..
И, дай вам бог, быть им так согретой,
Чтобы не предавать.

А . Тукина

[Аня*_*]

Препарирую сердце, вскрывая тугие мембраны.
Вынимаю комки ощущений и иглы эмоций.
Прежних швов не найти - но я вижу и свежие раны,
Ножевые и рваные - Господи, как оно бьется?..

Беспристрастно исследую сгустки сомнений и страхов,
Язвы злобы глухой на себя, поразившие ткани.
Яд неверия губит ученых, царей и монахов -
Мое племя в отважных сердцах его копит веками.

В моих клетках разлита бессилия злая отрава,
Хоть на дне их лучатся осколочки Божьего дара.
Слишком горьки разочарованья. Но мыслю я здраво:
Я больна. Мое сердце страшнее ночного кошмара.

Что мне может помочь? Только самые сильные средства.
Кардиохирургия не терпит неточных расчетов.
Я достану беспечность - лазурно-босую, из детства,
Небо южных ночей - рай художников и звездочетов,

Строки - сочно, янтарно-густые, как капельки меда,
Иль извилисто-страстные, словно арабские песни,
И далекое море, что грозно и белобородо,
И восточные очи, и сказки, да чтоб почудесней...

Запах теплого хлеба (со специями, если можно),
Воздух улиц парижских и кукольных домиков дверцы...
Я врачую себя, вынув чувственный сор осторожно.
Я с волненьем творю себе подлинно новое сердце.

Оно будет свободно от старого злого недуга.
Оно будет бесстрашно... Но я ведь о чем-то забыла...
Ах, ну да, чтобы биться ему горячо и упруго,
Нужно, чтобы оно - пощади нас, Господь! - полюбило...

Эй, мальчишка с глазами синее небесной лазури!
Ты, конечно, безбожник, и нужно задать тебе перцу,
Но в тебе кипит жизнь и поет настоящая буря...
Я, пожалуй, тебе подарю свое новорожденное сердце.

Вера Полозкова

[Аня*_*]

и пока он вскакивает с кровати, еще нетрезвый,
борется в кухне с кофейной джезвой,
в темной ванной одним из лезвий
морщит кожу на подбородке и на щеке -
всех ее дел - быть выспавшейся да резвой,
доплывать до линии волнорезовой;
путешествовать налегке.

и пока он грызет губу, выбирая между простым и клетчатым,
готовит наспех что-то из курицы и фасоли,
идет отгонять машину из гаража;
всех забот ее на день - ну, не обуглить плечи там,
не наглотаться соли,
не наступить в морского ежа.

и когда под вечер в кафе он думает - тальятелле
или - вот кстати - пицца;
она остается, ужинает в отеле,
решает в центр не торопиться.

приобретает в жестах некую величавость,
вилку переворачивает ничком.
арабы все улыбаются ей, курчавясь,
как уго чавес,
и страстно цокают язычком.

и пока город крепко держит его когтями
и кормит печалью, а иногда смешит -
она хочет думать, что ее здесь оттянет,
отъегиптянит,
разшармашит.

нет, правда, ее раскутали здесь, раздели
и чистят теперь, изгвазданную в зиме.
не нужно ей знать, кто там у него в постели, на самом деле.
и на уме.

Вера Полозкова

[Аня*_*]

Я помню, зайчики вокруг, мышата, белочки…
Плохое слово за игрой сказала вдруг…
И голос мамы: «Не ругайся, ты же девочка…»
Я поняла. Опасна правда, если вслух.

И стало ясно, если что-то не решается,
Не помогают в трудный час тебе друзья,
Мужчины сильные психуют и ругаются,
А слабым женщинам – терпеть, ведь им нельзя…

Я подросла, уже умела красить стрелочки.
И первый раз подруга парня увела…
Соседа голос: «Не ругайтесь, вы же девочки!»
С тех пор дружить уже открыто не могла.

Я женщин видела, что с сумками огромными,
Домой спешили мужиков своих кормить.
Вот нужно вырасти, чтоб стать такими жёнами
И нужно слов ещё плохих не говорить…

Потом замужество… Красивые тарелочки.
На женских плечиках – огромная семья.
И голос мужа: «Не ругайся, ты же девочка…»
А мне казалось, в этом доме мальчик я.

Потом скандалища, скандалы и скандальчики.
За кружкой пива сплетни бабские, нытьё…
Чего вы ноете опять, ведь вы же мальчики?!
Нет… Брак, замужество – всё это не моё.

И побежали на часах галопом стрелочки…
И только слышится одно из года в год:
«Нельзя такое говорить, ведь ты же девочка!»
Но разве девочки решают это вот?

Меня зовите хоть плохою, хоть пропащею.
Я различаю, где козёл, а где олень.
И если встречу я мужчину настоящего –
С ним буду девочкой, а так… Идите в пень…

Ирина Самарина-Лабиринт, 2017

[Аня*_*]

как будто май, но через двадцать лет.
с балкона открывается шикарный
вид на реку и мокрый парапет.
и мы стоим, как караул бездарный,
как генералы враждовавших армий

двух государств, которых больше нет.

ни доблести, но смертное родство
в том, как друг друга мы уничтожали:
ни как рвалось, и стёкла дребезжали,
ни гимны, что орались боево,
ни флаги, ни бетонные скрижали
с героями - не стоили того.

зависимость от крови есть порок.
от вида собственной, злорадствуя, пьянеешь
и травишь, травишь рану, чтоб над ней уж
навыться и навоеваться впрок.
и на войне велик, как на войне лишь.
но суд приходит. и бывает строг.

как зверь, нашедший равного врага,
соперника, я, кажется, кричала;
гляди, твердишь себе, и слушай одичало,
как шкура трескается, если о рога,
как жизнь становится ясна и дорога,
бьёт горлом, начинается сначала,
кипит и заливает берега.

риторика над тем, кто драным ртом
пускает пар - шипит, как жир горячий.
суть боя в том, чтоб всё уметь иначе
и никогда не знать его потом.
мы выиграли возможность на пустом
встать поле шахматном и, ничего не знача,
кивнуть и выдохнуть.
спасибо и на том.

Вера Полозкова

Отправлено спустя 16 минут 32 секунды:
И он говорит ей: «С чего мне начать, ответь, - я куплю нам хлеба, сниму нам клеть, не бросай меня одного взрослеть, это хуже ада. Я играю блюз и ношу серьгу, я не знаю, что для тебя смогу, но мне гнусно быть у тебя в долгу, да и ты не рада».

Говорит ей: «Я никого не звал, у меня есть сцена и есть вокзал, но теперь я видел и осязал самый свет, похоже. У меня в гитарном чехле пятак, я не сплю без приступов и атак, а ты поглядишь на меня вот так, и вскипает кожа.

Я был мальчик, я беззаботно жил; я не тот, кто пашет до синих жил; я тебя, наверно, не заслужил, только кто арбитры. Ночевал у разных и был игрок, (и посмел ступить тебе на порог), и курю как дьявол, да все не впрок, только вкус селитры.

Через семь лет смрада и кабака я умру в лысеющего быка, в эти ляжки, пошлости и бока, поучать и охать. Но пока я жутко живой и твой, пахну дымом, солью, сырой листвой, Питер Пен, Иванушка, домовой, не отдай меня вдоль по той кривой, где тоска и похоть».

И она говорит ему: «И в лесу, у цыгана с узким кольцом в носу, я тебя от времени не спасу, мы его там встретим. Я умею верить и обнимать, только я не буду тебя, как мать, опекать, оправдывать, поднимать, я здесь не за этим.

Как все дети, росшие без отцов, мы хотим игрушек и леденцов, одеваться празднично, чтоб рубцов и не замечали. Только нет на свете того пути, где нам вечно нет еще двадцати, всего спросу — радовать и цвести, как всегда вначале.

Когда меркнет свет и приходит край, тебе нужен муж, а не мальчик Кай, отвыкай, хороший мой, отвыкай отступать, робея. Есть вокзал и сцена, а есть жилье, и судьба обычно берет свое и у тех, кто бегает от нее — только чуть грубее».

И стоят в молчанье, оглушены, этим новым качеством тишины, где все кучевые и то слышны, - ждут, не убегая. Как живые камни, стоят вдвоём, а за ними гаснет дверной проём, и земля в июле стоит своём, синяя, нагая.

Вера Полозкова

[Аня*_*]

ладно, ладно, давай не о смысле жизни, больше вообще ни о чем таком
лучше вот о том, как в подвальном баре со стробоскопом под потолком пахнет липкой самбукой и табаком
в пятницу народу всегда битком
и красивые, пьяные и не мы выбегают курить, он в ботинках, она на цыпочках, босиком
у нее в руке босоножка со сломанным каблуком
он хохочет так, что едва не давится кадыком

черт с ним, с мироустройством, все это бессилие и гнилье
расскажи мне о том, как красивые и не мы приезжают на юг, снимают себе жилье,
как старухи передают ему миски с фруктами для нее
и какое таксисты бессовестное жулье
и как тетка снимает у них во дворе с веревки свое негнущееся белье,
деревянное от крахмала
как немного им нужно, счастье мое
как мало

расскажи мне о том, как постигший важное – одинок
как у загорелых улыбки белые, как чеснок,
и про то, как первая сигарета сбивает с ног,
если ее выкурить натощак
говори со мной о простых вещах

как пропитывают влюбленных густым мерцающим веществом
и как старики хотят продышать себе пятачок в одиночестве,
как в заиндевевшем стекле автобуса,
протереть его рукавом,
говоря о мертвом как о живом

как красивые и не мы в первый раз целуют друг друга в мочки, несмелы, робки
как они подпевают радио, стоя в пробке
как несут хоронить кота в обувной коробке
как холодную куклу, в тряпке
как на юге у них звонит, а они не снимают трубки,
чтобы не говорить, тяжело дыша, «мама, все в порядке»;
как они называют будущих сыновей всякими идиотскими именами
слишком чудесные и простые,
чтоб оказаться нами

расскажи мне, мой свет, как она забирается прямо в туфлях к нему в кровать
и читает «терезу батисту, уставшую воевать»
и закатывает глаза, чтоб не зареветь
и как люди любят себя по-всякому убивать,
чтобы не мертветь

расскажи мне о том, как он носит очки без диоптрий, чтобы казаться старше,
чтобы нравиться билетёрше,
вахтёрше,
папиной секретарше,
но когда садится обедать с друзьями и предается сплетням,
он снимает их, становясь почти семнадцатилетним

расскажи мне о том, как летние фейерверки над морем вспыхивают, потрескивая
почему та одна фотография, где вы вместе, всегда нерезкая
как одна смс делается эпиграфом
долгих лет унижения; как от злости челюсти стискиваются так, словно ты алмазы в мелкую пыль дробишь ими
почему мы всегда чудовищно переигрываем,
когда нужно казаться всем остальным счастливыми,
разлюбившими

почему у всех, кто указывает нам место, пальцы вечно в слюне и сале
почему с нами говорят на любые темы,
кроме самых насущных тем
почему никакая боль все равно не оправдывается тем,
как мы точно о ней когда-нибудь написали

расскажи мне, как те, кому нечего сообщить, любят вечеринки, где много прессы
все эти актрисы
метрессы
праздные мудотрясы
жаловаться на стрессы,
решать вопросы,
наблюдать за тем, как твои кумиры обращаются в человеческую труху
расскажи мне как на духу
почему к красивым когда-то нам приросла презрительная гримаса
почему мы куски бессонного злого мяса
или лучше о тех, у мыса

вот они сидят у самого моря в обнимку,
ладони у них в песке,
и они решают, кому идти руки мыть и спускаться вниз
просить ножик у рыбаков, чтоб порезать дыню и ананас
даже пахнут они – гвоздика или анис –
совершенно не нами
значительно лучше нас

Вера Полозкова

[Аня*_*]

суть не в том, чтоб не лезть под поезд или знак «не влезай – убьет». просто ты ведь не нео – то есть, не вопи потом, как койот. жизнь не в жизнь без адреналина, тока, экшена, аж свербит – значит, будет кроваво, длинно, глазки вылезут из орбит. дух захватывало, прохладца прошибала – в такой связи, раз приспичило покататься, теперь санки свои вози. без кишок на клавиатуру и истерик по смс – да, осознанно или сдуру, ты за этим туда и лез.

ты за этим к нему и льнула, привыкала, ждала из мглы – чтоб ходить сейчас тупо, снуло, и башкой собирать углы. ты затем с ним и говорила, и делила постель одну – чтобы вцепляться теперь в перила так, как будто идешь ко дну. ты еще одна самка; особь; так чего поднимаешь вой? он еще один верный способ остро чуять себя живой.

тебя что, не предупреждали, что потом тошнота и дрожь? мы ж такие видали дали, что не очень-то и дойдешь. мы такие видали виды, что аж скручивало в груди; ну какие теперь обиды, когда все уже позади. это матч; среди кандидаток были хищницы еще те – и слетели; а с ним всегда так – со щитом или на щите.

тебе дали им надышаться; кислородная маска тьмы, слов, парфюма, простого шанса, что какое-то будет «мы», блюза, осени, смеха, пиццы на садовой, вина, такси, - дай откашляться, бог, отпиться, иже еси на небеси, - тебя гладили, воскрешая, вынимая из катастроф, в тебе жили, опустошая, дров подкидывая и строф; маски нет. чем не хороша я, ну ответь же мне, боже мой, – только ты ведь уже большая, не пора ли дышать самой.

бог растащит по сторонам нас; изолирует, рассадив. отношения как анамнез, возвращенья – как рецидив.

что тебе остается? с полки взять пинцетик; сядь, извлеки эти стеклышки все, осколки, блики, отклики, угольки. разгрызи эту горечь с кофе, до молекулок, до частиц – он сидит, повернувшись в профиль, держит солнце между ресниц. он звонит, у него тяжелый день – щетину свою скребя: «я нашел у скамейки желудь, вот, и кстати люблю тебя». эти песенки, «вот теперь уж я весь твой», «ну ты там держись».

все сокровища. не поверишь, но их хватит тебе на жизнь .

Вера Полозкова

[Аня*_*]

Переживу с Богом боль.
Скоро она вся пройдёт.
Это – как в свитере моль,
Дыры… от холода лёд.

В самый тяжёлый момент
Лучик добра сохраню.
Вот он – спасенья цемент,
Ночью начало даст дню.

Переживу с Богом смерть:
Вечная жизнь – дар Небес.
Страшно, но не умереть –
Страшен грехов тяжких вес.

Груз не позволит взлететь,
Крылья ломая в окне.
Вера сильнее, чем смерть –
Новые даст она мне.

Переживу вновь и вновь,
И возрождаюсь опять...
Силу мне дарит любовь,
Чтобы бессмертною стать.

Есть у меня хлеб и соль –
Голод не нужно терпеть.
Переживу с Богом боль,
Переживу с Богом смерть.

©Юлия Зельвинская

[Аня*_*]

Разлад в жизни начинается с головы,
С каждой принятой внутрь непотребной мыслью,
Когда делают доброе ради похвалы,
Когда взгляд не щенячий, а просто лисий.

И вот так за бесценок потратить жизнь,
На проценты, на рекет мечты и снов,
Бросив ровное другу: «давай, держись»,
А он думал, что вдруг.. ты помочь готов..

Делать всё как ты хочешь, не признавать,
Что бываешь не прав и не справедлив,
А потом вновь раскаявшись, уповать
На огромное сердце людей других..

Среди молний неправды, среди сетей
Тонешь в жизни лукавой, душой скрипя,
Ты так долго ждал подвига от людей,
Не поняв, что он нужен был
от тебя.

Марина Красильникова

[Аня*_*]

Я прошу тебя, замечай,
Как целует луну рассвет,
Как улыбка затмит печаль,
Как тепло от ночных бесед…

Как чужие глаза грустят,
Как у мамы душа болит.
Как безропотно дети спят,
Как листва по ночам шумит…

Я прошу тебя, замечай,
Тех, кто слаб, и устал идти.
Просто руку свою подай,
Чтоб себя самого спасти!

Чтобы радость чужих побед
Стала радостью и твоей.
Ты дари безусловно свет,
Чтобы было вокруг светлей.

И, прошу тебя, замечай,
В час когда над тобой беда,
Что кому-то твоя печаль –
Как своя, даже больше, да…

Вот для этих людей живи,
Чтобы вместе на мир смотреть.
В этом мире полно любви,
Нужно лишь замечать уметь!

Ирина Самарина Лабиринт

[Аня*_*]

Просто верь в него, как никто,
Всё обидное забывая,
Находи миллион «зато».
Ты - кремень, ты - гранит, ты - свая.

Сделал больно? - Прости, пойми.
Только в этом сокрыта сила.
Пожалей его, обними.
Ты же, черт побери, терпила!

Будь с ним ласкова, как с котом.
Гадит? Значит, так приучили...
И глаза обвяжи бинтом,
Чтобы меньше кровоточили.

Или лучше закрой, любя.
И он сможет, и он сумеет
Превзойти самого себя,
Сделав больно ещё сильнее.

Златенция Золотова

[Аня*_*]

Что за сила меня носила – а не спасла.
Я легка, непроизносима, мне нет числа.
Только солнце танцует ромбиками сквозь воду.
Дай покоя, Господи, и визирю, и рыбарю,
Дай покоя, и больше я не заговорю,
Тем любимым бейсболке, кедам и фонарю,
От которых теперь я вырвалась
на свободу.

Вера Полозкова

[Аня*_*]

не то чтобы меня лучше воспитали - нет, я просто смертельно ленива; мне в голову не придет идти куда не позвали и говорить, если не спросили; возможно, дело еще в том, что меня всерьез интересуют очень, очень немногие. человека три если наберется, уже будет удивительно.

население внутренней монголии состоит большей частью из разнообразной и многочисленной меня, и мне, слава богу, хватает экшена по самое нифигасебе.

людей вокруг начинаешь замечать исключительно в пмс, и то потому, что они изрядно выбешивают.

через пару дней в мире снова воцаряется вожделенная тишина, и никто уже не нарушает композиции кадра, даже если лезет в него всем своим круглым лицом.

Вера Полозкова.

[Аня*_*]

каждый из нас - это частный случай музыки и помех
так что слушай, садись и слушай божий ритмичный смех
ты лишь герц его, сот, ячейка, то, на что звук разбит
он - таинственный голос чей-то, мерный упрямый бит
он внутри у тебя стучится, тут, под воротничком
тут, под горлом, из-под ключицы, если лежать ничком
стоит капельку подучиться - станешь проводником
будешь кабель его, антенна, сеть, радиоволна
чтоб земля была нощно, денно смехом его полна

как тебя пронижет и прополощет, чтоб забыл себя ощущать,
чтоб стал гладким, словно каштан, наощупь, чтобы некуда упрощать
чтобы пуст был, словно ночная площадь, некого винить и порабощать
был как старый балкон - усыпан пеплом, листьями и лузгой
шёл каким-то шипеньем сиплым, был пустынный песок, изгой
а проснёшься любимым сыном, чистый, целый, нагой, другой
весь в холодном сиянье синем, распускающемся дугой
сядешь в поезд, поедешь в сити, кошелёк на дне рюкзака
обнаружишь, что ты носитель незнакомого языка
поздороваешься - в гортани, словно ржавчина, хрипотца
эта ямка у кромки рта мне скажет больше всех черт лица
здравствуй, брат мой по общей тайне, да, я вижу в тебе отца

здравствуй, брат мой, кто независим от гордыни - тот белый маг
мы не буквы господних писем, мы держатели для бумаг
мы не оптика, а оправа, мы сургуч под его печать
старость - думать, что выбил право наставлять или поучать
мы динамики, а не звуки, пусть тебя не пугает смерть
если выучиться разлуке, то нетрудно её суметь
будь умерен в питье и пище, не стремись осчастливить всех
мы трансляторы: чем мы чище, тем слышнее господень смех

мы оттенок его, подробность, блик на красном и золотом
будем чистыми - он по гроб нас не оставит. да и потом
нет забавней его народца, что зовёт его по часам
избирает в своем болотце, ждет инструкции к чудесам
ходит в мекку, святит колодцы, ставит певчих по голосам

слушай, слушай, как он смеется.
над собою смеется сам

Вера Полозкова