Сообщество помощи пострадавшим от наркомании

Солнце скачет, как мячик,
Ради наших детей,
Мы становимся мягче
Ради наших детей,
И заводим животных:
Хомяков, лебедей,
Пауков, земноводных
Ради наших детей.
И заводим супругов
С той же целью порой,
После - терпим друг друга,
Обрастая корой,
Чтоб с досады не вмазать
Кулаком по плите.
[Это НЕ садо-мазо -
Это ради детей!]
И заводим любовниц,
Трепеща и боясь,
И бросаем любовниц,
Если вскроется связь,
И разводимся в стиле
Голивудских страстей,
И недвижимость пилим,
Пауков, лебедей...
Заявляем публично -
"Грех не будет прощён!"-
Но прощаем отлично
И рожаем еще,
Продолжаем хомячить,
Лебезить, поучать.
Скачет огненный мячик
На упругих лучах,
Бьется мордой о кафель
Во враждебной среде
Не для личного кайфа -

Ради наших детей!

Сола Монова.

Тревожное сердце… Ему б достучаться
До самого неба и в гости зайти...
И пением птиц поутру наслаждаться.
С годами от счастья всё больше цвести…

Но что-то мешало и ранило грустью,
Ночами пуская из слёз ручейки.
То зависть ужалит, то сплетни укусят.
С годами и радость уже не с руки…

Тревожное сердце от опыта стонет…
Так хочется прошлое сбросить с себя.
Как только обиды и слёзы прогонит,
То вспомнит, что раньше стучалось любя.

Как искренность светом в глазах отражалась.
Умело надеяться, верить, прощать.
И как, не боясь, для других открывалось,
И счастье в себе успевало вмещать!

Тревожное сердце покоя искало,
Но только его без любви не найти.
Любовь – это дом, где уют небывалый.
Покою с любовью всегда по пути.

Но встретив однажды любовь неземную,
Надеждам во благо, а страхам назло,
И с разумом вдруг заключив мировую,
Спокойное сердце опять расцвело…

Ирина Самарина-Лабиринт.

Ты боишься стен, ты боишься их высоты
и их плотности, за которой ничего не чувствуешь:
ни пространства неба, ни запах молодой сосны,
ни увиденного в книгах большого речного устья.
Ты боишься запертой двери, ты сидишь на полу,
прижимая к груди колени и тихонько воя.
Ты боишься своих друзей и своих подруг,
потому что они забывают в тебе живое.
Ты сидишь на полу, уязвима и далека,
ты хотела бы убежать, но ты просто женщина.
И тогда я говорю: «В тебе есть река.
Не бойся стен, ибо ты убегаешь вечно».
Ты боишься ночи и тех, кто живет в ночи,
ты заглядываешь за угол и пугаешься каждой тени.
Ты идешь на ощупь и слушаешь, как сердце стучит
беспощадно громко — единственное во вселенной.
Ты боишься спать, ты боишься во сне увядать,
потому что ночи складываются в недели.
И тогда я говорю: «В тебе есть звезда.
Не бойся тьмы, ибо ты освещаешь землю».
Ты боишься просто дожить в большой пустоте,
не успеть собрать свою душу и вынести людям,
потому что люди рядом всегда не те,
потому что тех, скорее всего, не будет.
Ты боишься бежать, ты боишься даже сиять,
потому что себя понимаешь ненужной вовсе.
И тогда я говорю: «У тебя есть я.
Ничего не бойся, ничего никогда не бойся».

Аль Квотион

Она боится умирать, но хочет исчезнуть,
и поэтому стрижет волосы предельно коротко, пытаясь избавиться от себя по частям.
Она носит старую уродливую куртку, в которой похожа на бездомного,
потому что в последний раз именно в этой куртке она хоть что-то чувствовала.
Я говорю ей, что у меня дома лежит гитара, на которой я никогда не играю,
тогда она пожимает плечами и предлагает мне тишину.
Мы полвечера торчим на заброшенной стройке,
мы делимся своим незвучанием, мы бесконечно долго молчим в унисон.
Мы солируем для полного зала внимательного строительного мусора.
Она говорит:
«мы с тобой тоже мусор, ты чувствуешь свою сопричастность ко вселенской свалке?»,
я отвечаю: «знаешь, у тебя тяжелый характер, как у любой сломанной вещи,
и это единственное, что делает нас похожими».
Наверное, мы с ней просто два полупустых тюбика масляных красок,
но нас, взятых вместе, хватит на то,
чтобы создать что-то прекрасное,
чтобы нарисовать еще хотя бы один цветок.
Потом мы прощаемся,
мы возвращаемся от близкого и родного строительного мусора
к чужим незнакомым людям,
с которыми разделяем свои жизни.
Я говорю ей «иди ты к черту», она посылает меня в ответ,
глядя в глаза с тяжелым пониманием.
Мы оба больше не чувствуем себя одинокими.

Аль Квотион

А от прежней меня слишком мало, похоже, осталось,
Время быстро идет и, увы, никого не жалеет,
На лицо наложили свой след вечный стресс и усталость,
Хорошо, что душа никогда, никогда не взрослеет...
В каждой мелкой морщинке есть горечь досадных ошибок,
И глаза мои омут, холодный и слишком глубокий!
Лишь на снимках хранится набор из "дежурных улыбок",
Хорошо, что душа не грустит даже став одинокой!
Аппетит на нуле но все чаще меняю размеры,
И при этом все меньше энергии для физкультуры,
Но со мною всегда остаются надежда и вера,
Хорошо, что душа не зависит от типа фигуры!
И пускай много промахов было и много помарок,
По-другому я жить не хочу и совсем не умею,
Каждый прожитый день - это лучший на свете подарок!
Я уже ни о чем, ни о чем, ни о чем не жалею!

Юлия Олефир

Как всегда браво

В прошлое с жадностью не гляди –
Связи остались, но ты не трожь их.
Всякий период всего один,
И настоящее станет прошлым.

С будущим тоже не угадать
[Черные дыры в кофейной гуще] –
Всё образуется, но когда?
Светлая память вперед-идущим.

Что в настоящем? Оно твоё,
Как нелюбимая, но родная.
Вот вы и мучаетесь вдвоем –

То ожидая, то вспоминая...

 Сола Монова

Мы уходим тихонько по-одному:
кто-то — выкрутив руль на обочину,
кто-то — имя свое воспаленно вшептав
в безразличное зеркало полночи.
Мы уходим тихонько.
Без криков, без зла.
Просто смотрим на небо и падаем
в голубые глубокие эти глаза,
в дальних звезд подвесные лампады.
Мы уходим все чаще по-одному,
и, конечно же, это к лучшему.
Ветер проще стряхнет одинокую хмурь,
ветру проще поднять одну душу.
Мы уходим.
Однажды.
Уходим всегда.
Мы садам
завещаем не чувствовать жажды.
А потом
босиком
по большим облакам.
Мы уходим.
Когда-нибудь — каждый.
Мы уходим.
Наверное, рвемся, где тонко,
где внутри тот забытый ребенок.
Мы уходим.
По-одному.
Тихонько.
Это капли дождя и только…

Аль Квотион

Беги за своей жизнью:
по прибрежной полосе, промочив ботинки и джинсы,
мокро шлепая и не пытаясь казаться мужественным;
по лесу, на замшелой ветке мимоходом повиснув,
поболтав ногами над зеленым гобеленом сущего;
по обочине трассы, где обычно никто не ходит,
но машины стучат сердцами техногенного века;
по кобыльему крупу какой-нибудь шаткой лодки,
постигая на ощупь способность возвышаться над реками.
Беги за своей жизнью:
растирай пальцами иглы, пачкайся смолами
ощетинивших гектары почвы высоченных сосен;
прикасайся торопливо к голой женщине руками голыми,
извлекая симфонические стоны из простого голоса;
собирай синяки на коже, как чернику данности,
и люби эти ягоды за то, что они настоящие;
спотыкайся ногами, окольцуй страну колесами транспорта,
окрести материки самолетами и срывайся дальше.
Беги за своей жизнью,
потому что жизнь — это самое большое открытие,
потому что жизнь не любит бытовых лентяев,
баррикады дверей настроивших на мордах выбритых,
потому что уже сейчас ты ее теряешь.

Аль Квотион

На мне сегодня платье изо льна,
Хотя мне больше нравится из ситца.
Я не звоню ему, ведь у него жена:
Она ревнует, сердится и злится.
И то ли дежа вю, а то ли сон...
Но кажется, такое уже было,
Что я в руке сжимала телефон,
Хотела, но упрямо не звонила!
И мне кого-то хочется спросить,
Кому-то рассказать, что сердце гложет,
А вдруг он тоже хочет позвонить?!!
Я знаю, хочет, но, увы, не может...
Немного грустно... Почему же так?
Но мне придется все-таки смириться...
Один звонок! Ну, вроде бы, пустяк...
А вот жена его довольно сильно злится!
Мне плохо, я, наверно, им больна...
А он сегодня снова к ней вернется.
На мне сегодня платье изо льна...
Я не люблю его!!!!!!!
Ведь лен так сильно мнется...

Юлия Олефир

мой ангел-хранитель, наверное, Люцифер.
когда он приходит, мир пахнет табачным дымом.
о, как безгранична ирония высших сфер,
смотрящих сквозь нас бессердечно-неумолимо.
«мой ангел, – прошу я, – ты должен меня спасти!»
за створкой зрачка отвращение вьётся коброй.
мой ангел давно просто ненависть во плоти.
за каждый вопрос мне положен кулак под рёбра.
куда б я ни шёл, он всегда за моей спиной.
хватает за локоть и дышит пьянящим хмелем.
за жалобы мне полагается лишь пинок.
никак не пойму, кто мой ангел на самом деле.
он вечно шипит, что меня здесь никто не ждёт,
я – ноль, я – обуза, пародия на уродца.
он мне предлагает билеты на самолёт,
который, возможно, сегодня же разобьётся.
но я не сдаюсь, ведь без боя я не умру.
пускай себе злится, покуда я жив и весел.
когда нам обоим наскучит играть в игру,
я думаю, он непременно меня повесит.
но мы пока вместе. он держит в руке кинжал,
а я под джинсовкой таскаю резак из стали.
от вечного стресса ладони мои дрожат,
но я ещё жду. ведь когда-нибудь он устанет.
день сходит на убыль. сегодня была ничья.
сижу у окна и смотрю, как вскипает чайник.
в кассетнике «kiss» вновь беснуются и кричат,
все прочие звуки стихают необычайно.

пряной горечью пахнет опущенный в чай тимьян.
ангел снова заводит одну из своих нотаций:
«ты пойми, этот мир бьет намного сильней, чем я.
вот поэтому я и учу тебя защищаться».

(с) Листомиров

Отправлено спустя 2 минуты 22 секунды:
я нелюбимая дочь, не родившийся сын, невысказанное "прости",
вымоленное объятие, которого не снести,
постоянный минус на карте оправданных ожиданий,
ребенок, который пол жизни пытался быть нужным маме,
а по итогу - поломанный механизм,
внутри коротит постоянный моральный стриптиз,
оголенные провода, жилы, мышцы, глаза заплаканные,
постоянная точка статики между двумя этапами,
прорва слов в голове, минимум на листках,
я - неожиданный детский страх.

я - мамин проигрыш, последняя кукла, интуитивный эксперимент,
теперь меня измеряют попыткой загнать в момент,
меня мучают кадром, в котором все предельно прилично,
а за кадром я уезжаю заутренней электричкой.
за кадром - мы все в дырявых сквозных телах,
в саже и пепле, в обещаниях и словах,
несчастные полководцы, проморгавшие небо Аустерлица,
успевшие разочароваться в любви, но по настоящему не влюбиться.

я не помню сколько мне лет и сколько у меня лиц,
я автомат по выработке пустот,
я гостраитер писем всех самоубийц,
я - фальшь самых высоких нот.
безутешная вдова того, кто жив, но никогда уже не придет.

волочу за собой чужую дурную славу,
пытаясь ее всячески оправдать,
пью на ночь самую разрушительную отраву,
придумывая откуда завтра ее черпать.
ведь себя у меня - рать.

вся моя жизнь - дорога
начерченная, снюханная и ведущая в никуда,
я ращу у себя внутри революции и города,
выигрываю битву, проигрываю войну,
пью из глубоких стаканов свою излюбленную вину

уже четверть века - я у нее в плену.

Пока мы живы, можно все исправить,
Все осознать, раскаяться, простить.
Врагам не мстить, любимым не лукавить,
Друзей, что оттолкнули, возвратить.
Пока мы живы, можно оглянуться,
Увидеть путь, с которого сошли.
От страшных снов очнувшись, оттолкнуться
От пропасти, к которой подошли.
Пока мы живы… Многие ль сумели
Остановить любимых, что ушли?
Мы их простить при жизни не успели,
А попросить прощения — не смогли.
Когда они уходят в тишину,
Туда, откуда точно нет возврата,
Порой хватает несколько минут
Понять — о боже, как мы виноваты…
И фото — черно-белое кино.
Усталые глаза — знакомым взглядом.
Они уже простили нас давно
За то, что слишком редко были рядом,
За не звонки, не встречи, не тепло.
Не лица перед нами, просто тени…
А сколько было сказано не то,
И не о том, и фразами не теми.
Тугая боль — вины последний штрих -
Скребет, изводит холодом по коже.
За все, что мы не сделали для них,
Они прощают. Мы себя — не можем.

(с) Эдуард Асадов

zerasta, Имя Автора стиха не забываем указывать. Иначе сообщение будет удаляться.

на себе проверил:
всё — проходит, всё — отпускает.
у любви «приход», как от кокса, и такая же ломка.
сначала поднимает до неба, потом сжимает тисками.
после дозы эндорфина выламывает под кожей рёбра.

почти мгновенное привыкание из тебя делает раба.
самостоятельно соскочить практически невозможно.
психика трещит по швам, отторгает тело само себя,
и тает окружающий мир, словно амфетамин в ложке.

когда ты ушла,
я думал сдохну от носильной трезвости.
так ломало без дозы переплетённых пальцев на шее
и грамма тихоголосья в непосредственной близости,
что личность и организм принялись к разложению.
всплески злости чередовались с сутками немоты.
комоподнобное состояние сменялось бессонницей.
преследуемые галлюцинации обретали твои черты.
общие воспоминания впивались шприцами в сердце.
грудь ломала фантомная боль ампутированных объятий.
меня мучила паранойя твоего присутствия в темноте.

я так часто думал о смерти, что уже в домашнем халате
она расхаживала по квартире.

и рассказывала о тебе.

скорость, с который ты умеешь забывать, поражает.
пока меня откачивали наркологи, ты уже влюбилась.

в объятья новых свиданий семимильными шагами
спешила пережить свой личностный микро-кризис.

от перестановки имён сумма счастья не меняется, так?

конечно,
если нет в людях разницы, зачем любить больше?

твои мечты были направлены на собственный результат,
когда я верил в возможность создания общего.

ты по улицам наших воспоминаний идёшь с другим.
я учусь вновь принимать реальность без нарко-допинга.
тебя ждёт с распростёртыми объятиями новый мир.
меня ожидают сеансы психотерапии у доктора.

любовь,
как наркотик —
если бросил, возвращаться нельзя.
иначе снова зима закружит в голове белые вьюги.

наши дороги (во всех смыслах) расходятся навсегда,
но ты давно самостоятельно сменила свои маршруты.

на протяжении текста я держал свою злость за зубами,
но теперь скажу грубо, не вылизывая образами строчки:
пусть я не вытравил ещё из организма все воспоминания,
но знаешь, моя дорогая,

@бись с кем хочешь.


Медведь)

Твою любовь ко мне можно назвать стокгольмским синдромом,
над ней тяжело вздыхает уже шестой психиатр, к которому ты обращаешься.
Твоя любовь похожа на тебя:
она девочка, наблюдающая сквозь лобовое стекло мелькание городских огней,
сравнивающая этот свет то с насекомыми,
то с цветом угля тогда, когда огонь уже погас.
Девочка, которая представляет дом и развешенное белье возле дома,
представляет женщину с красными от холодной воды и сильными руками,
женщину, идущую к огороду, где поднимаются посевы,
женщину с улыбкой шириной в горизонт.
Возможно, такой могла быть мать или бабушка девочки,
и теперь девочка понимает таким собственное возможное счастье,
которого нет.
Девочка, которая вырастает и находит на чердаке почти забытого дома коробку со своими старыми игрушками,
словно некий клад, ценность которого понятна только ей.
Находит в коробке розовую птицу без глаз
и радуется отсутствию этих старых пуговичек,
потому что так даже лучше,
потому что это значит, что розовая птица не видела и не помнит
той бесконечно долгой темноты на дне коробки,
которая последовала после кратких и липких детских рук, прижимавших ее к себе.
Находит в коробке старую железную дорогу
и сломанный поезд,
вспоминает веселый шум, с которым он ездил по кругу снова и снова,
веселый шум,
превратившийся в нескончаемый болезненный рокот в ее голове, когда она выросла
и сама начала двигаться по кругу снова и снова, глядя в лобовое стекло.
Девочка, которая в конечном счете встретила мальчика,
бывшего неидеальным, неправильным и совершенно чуждым ее дому и ее коробке с игрушками,
но испытала с ним свою первую тишину,
свой первый стокгольмский синдром,
над которым еще долго, тщетно и бессильно будут вздыхать все бесполезные психиатры.

Аль Квотион

Пьяные звёзды маячат над пропастью...
самые глупые падают вниз...
нудный таксист, задыхаясь от гордости,
что-то мне чешет про топливный впрыск...

Мне этот март, сука, душу всю выстудил...
так и живу – ни зима ни весна...
то ли грешу, то ли каюсь неистово,
то ли схожу потихоньку с ума...

Так и живу – от аванса до пятницы...
всем улыбаюсь, а нравлюсь дерьму,
вроде бы всё по накатанной катится,
только куда - хоть убей, не пойму...

Водка и баня - лекарство от бешенства...
"здрасьте" - в глаза, за глаза - "твою мать"...
куча стихов с оглушительной нежностью
той, что на них глубоко наплевать...

Скоро виски познакомятся с проседью...
с каждой весной всё сложнее заснуть...
знаю – для многих стараешься, Господи,
только прошу – про меня не забудь…

Автор: Павел Покровский https://vk.com/public42795267

Отправлено спустя 10 минут 24 секунды:
Хочется влюбиться наповал,
хочется махнуть туда, где помнят,
чтоб хоть кто-нибудь счастливей стал,
разузнав, что ты ещё не помер…

хочется негаданных побед,
меньше верить в чушь, что время лечит,
дозвониться самому себе,
не нарвавшись на автоответчик…

хочется втопить гашетку вниз
и свернуть с проторенной дороги,
хочется, чтоб эта сучья жизнь
не драла три шкуры за уроки…

хочется пройтись под первый снег
чтоб душа согрелась в белых клочьях,
чтоб Господь хоть раз мне рявкнул вслед –
чёрт с тобой, пусть будет - как ты хочешь…

Автор: Павел Покровский

Отправлено спустя 3 минуты 18 секунд:
Всё проходит… если очень захотеть…
и плевать на то, что жизнь пошла вразнос,
если душу взять и выдохнуть на треть -
есть надежда разогнуться в полный рост…

всё проходит... если выругаться вслух,
если есть места, где любят не в кредит,
и неважно, что из всех знакомых шлюх
задарма лишь безнадёга причастит...

всё проходит – хмель от пирровых побед,
боль пощёчин, что не сделал впопыхах,
и плевать, что меньше нравишься себе,
если гордость в сучий угол запихать...

если память укокошить коньяком,
можно сделать вид, что счастлив и влюблён,
всё проходит, если ставишь жизнь на кон,
слепо веря, что крупье не мудозвон…

всё проходит, дежавя из года в год,
чем похмельней утро – тем дороже мзда…
и не жаль того, что всё к чертям пройдёт,
жаль того - что не случится никогда…

Автор: Павел Покровский http://vk.com/public57591523